.
Здесь опубликовано много юмористических рассказов, и в том числе девять - о семействе Васюковых.
При этом первые шесть в точности совпадают с теми, что были напечатаны в сборниках 1970 и 1974 года, а вот три последних рассказа - новые.
Мы уезжали отдыхать в Анапу. Вещами были забиты два большущих чемодана, баул, сумка «Спартак» и сумка «Динамо», нейлоновая торба, и еще осталось распихать, наверное, сто целлофановых мешочков с лекарствами и едой.
Папа спешно заканчивал смету, будь она трижды проклята! Без сметы не дают фондов. Без фондов не проживешь в новом году. Без фондов вообще не было бы жизни на земле. Поэтому папа не помогал маме и даже не советовал, куда девать сто, а то и двести целлофановых мешочков— кто их считал!
На свою беду, мама в последний момент вспомнила про материал, чудесный материальчик, его привез Кадунин не то из Бангкока, не то из Гонконга, не то из Туниса. Папа завидовал Кадунину. Повезло человеку. Он научился жонглировать шестью чашками, держа на лбу шест, на шесте — поднос, на подносе — кипящий самовар.
Если бы папа мог ловить на лету чашки, он не составлял бы смет, не получал взысканий, не выслушивал бы дурацких указаний и нареканий тупицы начальника. Он объездил бы с кипящим самоваром на голове всю планету вдоль и поперек. Но что не суждено, то не суждено. Каждому свое.
Мама купила у Кадунина отрез и принесла его портнихе. Та сказала, что платье из него не сошьешь, хоть тресни! Мало материала. Мама вспомнила про отрез, бросила укладывать вещи и позвонила тете Лиле, у которой фигурка как у фарфоровой куколки.
— Откуда материал? — спросила фарфоровая Лиля.
— Не то из Бангкока, не то из Гонконга, не то из Туниса...
— Вы убили меня, — сказала фарфоровая Лиля.— Я не приеду.
— Бангкок — это плохо?
— Плохо, что у меня сломана рука, — сказала тетя. — Она в гипсе. Она зудит. Я не спала всю ночь. А мне так .хочется иметь материал не то из Бангкока, не то из Гонконга, не то из Туниса.
— Надо было сломать руку в приезд Кадунина! Нашли время!
— Я невезучая. В прошлом году, когда Кадунин приехал из Брюсселя, у меня вырезали аппендикс. Он прилетел из Будапешта — у меня умер свекор.
— Злой рок, — сказала мама, — точно так... Папу подбросило на стуле.
— Мне дадут крутить арифмометр?— спросил он меня.— Я сбежал с работы из-за телефонных звонков. Неужели непонятно?!
Мама повернулась к нему спиной. Она не любит, когда так разговаривают.
— Ради всего святого, — закричала тетя так громко, что не только мне, но и папе было слышно, — опишите подробнее, как выглядит материал.
Мама начала описывать, какие на нём цветочки, бутончики, листочки и какой фон. Папу перекосило.
— Если я сегодня не сдам смету, — сказал он железным голосом, — завтра мы не уедем. Так что я умываю руки!
Мама повесила трубку и начала распихивать сто целлофановых мешочков, но тут снова заверещал телефон.
— Мне только что звонила Лилька, — сказала трубка.— Я не опоздала? Вы не отвезли материал Кадунину? Нет? Какое счастье!
— Кто там еще?
— Лариса!
— Все! Мне каюк! — сказал папа.
— Не отвозите материал, — попросила Лариса.— Я покупаю!
— Заочно? А вдруг не понравится?
— Из Бангкока понравится.
— Я не знаю, откуда он, — сказала мама, — не то из Бангкока, не то из Гонконга, не то из Туниса.
— На этикетке написано. Хоть я и не читаю по-бангкокски, я разберу. Сейчас приеду.
Папа, закрыв глаза, качался на стуле.
— Она сейчас приедет, — отведя трубку, сказала мама.
— Скажи, — зашептал папа, — что на индпошив не хватит материала. И пусть эта молодая дура сидит дома!
— Совсем забыла, — сказала мама в трубку, — на платье не хватит материала.
— Тогда я сошью казакин. Мне очень нужен казакин!
— Что там еще? — спросил папа, весь дрожа.
— Ей нужен казакин.
— Психиатр ей нужен, — сказал папа, сгребая со стола бумаги.
— Ты куда? — спросила мама.
В ванную. Буду работать. Возможно, я там ничего не услышу о казакине и как читают по-бангкокски.
Папа положил на ванну чертежную доску, поставил на нее пишущую машинку и арифмометр. Испорченный кран глухо урчал. Капала вода. Папа крутил арифмометр и ругался.
Тетя Лариса приехала, как всегда, веселая и здоровая. Она бросила на диван чалму и осталась в замшевой курточке, штанах в обтяжку, заправленных в высокие лакированные сапоги.
— Где ваш кормилец? — спросила она. — Дымится на работе?
Из ванной за бумагами вышел папа. Он не слишком весело посмотрел на Ларису.
— Хотите чаю? — спросила гостеприимная мама.
— Ни-ни. По дороге к вам я выдула две чашки кофе и сожрала три пирожных. Я преступница. Во мне и так лишних семь кило!
— Прилично, — сказал папа, — попробуйте заменить пирожные кулебяками.
— Не знаю, как с собой совладать. Когда я разволнуюсь, меня тянет на пищу. Вот и сейчас я распотрошилась из-за казакина. Вы не представляете, до чего мне нужен казакин. Мне бесконечно, беспредельно нужен казакин!
— Некоторые племена и даже целые народы живут без казакинов. И это всегда меня изумляло, — сказал папа.
— Не пытайтесь острить, — сказала Лариса. — На острослова вы не тянете!
— Извините, я пойду работать, — сказал папа, направляясь в ванную.
— Вы работаете в ванной? Что за чудачество!
— Я большой оригинал. Я люблю работать, сидя по пояс в воде. Во время перекура я думаю о казакинах, — сказал папа, прикрывая за собой дверь.
— Не обращайте внимания, — сказала мама. — Он не в духе.
— Он, наверное, голодный, — догадалась Лариса.— Когда мужчина голоден, он звереет. Мой мужик на стенку лезет, пока я не суну ему в пасть кусок мяса. Дайте муженьку мяса, и он выползет из ванной и станет человеком.
— Обязательно дам, — сказала мама, — сперва покажу вам отрез.
Мама вынесла отрез, и тетя завыла от восторга и забила лакированным копытом. Ай да материальчик! Такой может только во сне присниться в праздничный день. Бангкокские художники не зря едят свой рис. Что за цветы, бутончики, листочки!
— А фон, — сказала мама, — изумрудный, как первая травка...
— Изумрудный! — У тети глаза полезли на лоб.— Как же я сразу не заметила? Изумрудный казакин не подойдет к моей синей юбке!
Тетя так расстроилась, что попросила у мамы что-нибудь куснуть. Мама дала ей спортивные галеты. Тетя мигом съела полпачки. Она грызла галеты и жаловалась на судьбу. Из ванной донесся страшный грохот.
— Похоже, что ваш муж начал крушить метлахскую плитку,— сказала Лариса. — Напрасно вы не дали ему мяса.
В дверях появился бледный папа с мокрыми листами.
— Доска соскользнула в ванну, — сказал он. — Машинка разбилась!
Лариса расхохоталась.
— Ну и чудачище вы! Неужели взаправду вы сидели по пояс в воде и печатали на машинке?
— Пойду на кухню, попытаюсь просушить листы,— сказал лапа мне.
— Я с вами, я помогу, — сказала Лариса.
— Не надо, обойдусь,— сказал папа.
— Нет, нет, люди должны помогать друг другу! — Тетя выхватила листы и побежала на кухню. Папа пошел за ней, роняя искры из глаз.
Мама вынесла из ванной арифмометр, за ним машинку. Она долго собирала отскочившие буквы. Из кухни вышел папа. Он сел за стол и начал бросать в рот крошки от галет.
— Мы не едем, — наконец сказал он. — Она сожгла над газом два листа с расчетами.
Из кухни выскочила раскрасневшаяся Лариса.
— Не вешайте носа! Не будьте хлюпиком! — сказала она. — Расчеты можно восстановить. Мне сегодня тоже не повезло с фоном. И видите, я держусь молодцом!
— Пойду прилягу, — сказал папа и поплелся в свою комнату.
— Дайте ему кусок мяса, — сказала тетя, надевая чалму. — Он быстро отойдет.
— Непременно дам, — сказала мама. — Благодарю за участие!
Мы вернули путевки, потому что папе пришлось заново сесть за расчеты. В выходной день мы пошли к Кадунину. Знаменитый жонглер тренировался в коридоре. На нем была оранжевая футболка и черное поношенное трико. На лбу у него стоял шест, на шесте — поднос, на подносе — кипящий самовар.
— Насчет отреза пришли, — сказала девушка, открывшая нам дверь. — Возврат!
— Софа, — сказал Кадунин, не спуская глаз с самовара,— возьми отрез и верни деньги!
Мы получили деньги.
— Как ты думаешь, — спросил я папу, когда мы спускались с лестницы. — Вода в самоваре обыкновенная?
— Нет, не обыкновенная, — ответил папа, глянув на маму. — Такой воды у нас не достанешь. Она не то из Бангкока, не то из Гонконга, не то из Туниса!
